«Е.М. Примаков был слеплен из другого теста»

Бывший министр иностранных дел Франции (1995–1997 гг.) Эрве Де Шаретт в своих воспоминаниях подробно останавливается на периоде, когда Евгений Максимович Примаков был назначен Министром иностранных дел Российской Федерации. В каждой строчке он подчеркивает, что Евгений Примаков «был одной из самых выдающихся личностей России 90-х годов» в период, который «был одним из наиболее тяжелых и болезненных в истории России».

«Впервые я встретился с ним в январе 1996 г., через несколько дней после его назначения Б.Н. Ельциным на должность министра иностранных дел, на смену Андрею Владимировичу Козыреву. Задолго до этого в целях укрепления франко-российских отношений мы начали планировать мой официальный визит в Москву. Президент Франции Жак Ширак, в отличие от множества своих европейских и западных коллег, полагал, что руководству России и российскому народу необходимо оказать дружескую поддержку в столь решающий и трудный для них период. Смена руководителя МИД России, ставшая неожиданностью для меня, делала наш визит еще более своевременным – было важно понять, что из себя представляет недавно назначенный министр, малоизвестный в дипломатических кругах. Наша встреча стала решающей, я мгновенно осознал, что внешняя политика России больше не будет прежней, и что следует ожидать больших перемен.

Трудно представить себе двух более отличных друг от друга личностей, чем А.В. Козырев и Е.М. Примаков. А.В. Козырев был карьерным дипломатом, к тому же превосходным. Он часто имел дело с западными государственными ведомствами. Его можно было назвать «прозападным модернистом». По каждому случаю он искал одобрения и поддержки США. Казалось, что такой подход составлял основу его дипломатического кругозора в такой степени, что его даже прозвали «Господин “Да”». Спустя полвека конфронтации между Востоком и Западом это были, действительно, перемены – одновременно странные и значительные.

Е.М. Примаков был слеплен из другого теста. Плотного телосложения, решительного нрава, с чувством юмора, но уверенный в себе, патриот с опытом, заслуженный аппаратчик, он поднялся по служебной лестнице разведывательных служб до директора Службы внешней разведки России (бывший КГБ) – должности, которую он занимал в течение пяти лет, с 1991 по 1996 год. Он пришел на Смоленскую площадь, имея определенный политический вес и глубокое знание российских властных структур. Было сразу понятно, что он намерен посвятить всю свою деятельность восстановлению международного авторитета России, защите на всех направлениях национальных интересов своей страны и восстановлению подорванного влияния российской дипломатии на международной арене. Насколько А.В. Козырев был непопулярен, настолько Е.М. Примаков смог создать вокруг себя политический консенсус, нашедший в Москве поддержку…

Будучи проницательным, он вел переговоры жестко, последовательно, умело, что вызывало общее восхищение. К 1998 г., к двухсотлетию со дня рождения А.М. Горчакова – министра иностранных дел Российской империи при Александре II – Е.М. Примаков приобрел настолько блестящую репутацию, что никто в Москве не стеснялся сравнивать двух деятелей, пришедших к власти в особенно тяжелые периоды для страны – поражение в Крымской войне для А.М. Горчакова и распад СССР с его последствиями для Е.М. Примакова. Оба в высшей мере, несмотря на препятствия, содействовали тому, чтобы голос России был услышан на международной арене…

Е.М. Примаков был первым российским руководителем, который в полной мере осознал дипломатические последствия от окончания противостояния Востока и Запада. Его предшественник А.В. Козырев производил достаточно странное впечатление, желая восстановить нечто вроде равноправного партнерства с США, как во времена холодной войны, когда противостояние Восток–Запад устанавливало свой ритм и свои правила всему миру. Видение Е.М. Примакова было на порядок выше. Оно было совершенно другим. Он прекрасно понимал, что Россия больше не была равной США. Он стал искусным и упорным создателем новой дипломатической стратегии сопротивления «встречному ветру».

Отсюда пришел его интерес к формированию многополярного мира с разворотом в сторону Индии, Китая и даже Японии, которым предлагалось «стратегическое партнерство», разумеется, в содержательном смысле более символичное, нежели реальное, но которое являлось проявлением настойчивого стремления к тому, чтобы Россия нашла свое место на международной арене».